Русский музей

В экспозиции - около 40 абстрактных композиций, из частной коллекции и собрания Русского музея, представляющих творчество признанного мастера ленинградского андеграунда Евгения Михнова (1932-1988). Об этом художнике заговорили в конце пятидесятых, когда и само слово "диссидент" еще не вошло в обиход. Евгений Михнов учился и взрослел как интеллектуал-гуманитарий. Институт Иностранных языков, потом - Театральный, кафедра Николая Павловича Акимова. Практику проходил в БДТ у Г.Товстоногова. Он начинал жизнь обычно, не зная темной поэзии кочегарок, не стремясь к квартирным выставкам и вообще в подполье. Много и серьезно читал. Любимым его художником был Пауль Клее. С трудом уговорили его принять участие в известной выставке неформалов в Доме культуры им. Орджоникидзе (1976). Потом были и немногие персональные выставки. И дома, и за границей. Он не писал ради одних идей и против других, он не хотел созидать, отрицая. "Искусство не самовыражение, а самопознание", - из записей Е.Михнова. Его абстракции - естественная дорога к открытию собственных душевных тайн. При абсолютной нефигуративности большинства его работ пристальный взгляд отыскивает в них и какие-то намеки на предметность, некую "филоновскую вязь", систему тонких визуальных аллюзий. Ни в молодости, ни в зрелые годы он не искал разнообразия мотивов, но, кажется, не было приемов, которые его не занимали. Еще в шестидесятые он занялся рельефом на холсте, добиваясь порой мощного драматического скульптурного эффекта, сочетает живопись с пластикой, что так модно сейчас, но тогда и на Западе было диковинкой. Е.Михнова заботит профессиональная ворожба, секреты взаимодействия карандаша с поверхностью бумаги, прозрачная россыпь полутонов, их игра с непреклонной конкретикой штриха, рождающиеся таинственные формы, тот новый мир, который созидается на равных с миром реальных вещей. Искусство Е.Михнова, несомненно, в высокой степени чувственно, скрытая страстность (и здесь он удаляется от интеллектуальной, отвлеченной, умозрительной, хотя и острой чувственности Клее) создает почти болезненное поле напряжения в его листах и холстах, независимо от их смыслового наполнения. Вязкий густой мир напряженных "тяжелых" чувств оживал в образах, словно вышедших из иконосферы искусства ХХ века. Его рисунки чудятся своего рода "стоп-кадрами сознания" (или подсознания), в них с ошеломляющей отчетливостью зафиксированы даже не движения, но словно бы микрочастицы жестов и поз. Безжалостный аскетизм то рваных, то нежно льющихся линий, жесткость в изображении фигур и тонкий артистизм штрихов - все это создает странную "восторженную брутальность" графического мира Е.Михнова. Е.Михнов - при всей беспорядочной смуте своей жизни, отверженности, нервозности, был рыцарем своего ремесла, суета и тяготы обыденности не допускались - так кажется - в его профессиональную жизнь. Его картины кажутся написанными не в тесноте ленинградского подполья, не в коммуналке, но в атмосфере в сосредоточенного и напряженного покоя. Если ранняя его живопись близка неким взрывам энергии, почти спонтанным, едва ли управляемым, в лаве которых естественно расплавлялись цитаты художественного мира ХХ века, то позднее в его импровизациях возникает своего рода эмоциональная структура, страсть поверяется логикой. В его поздних работах мерещится нечто полностью, абсолютно индивидуальное (редкостная вещь в абстракции ХХ века!), некие беспокойные новизной потаенные циклопические ритмы, материя рвется и созидается на глазах зрителя, просвечивает, сгущается и, чудится, мыслит. В душном мире официоза и слежки трудности судьбы Е.Михнова отягчались стократно. Пора признать действительно исключительное место Е.Михнова не только в нонконформизме, но и вообще в непреходящем и истинном искусстве. Выставка организована в рамках "Музея Людвига в Русском музее".